Трамвай проезжает в 06:00. Зимой, весной, летом и осенью трамвай №6 проежает мимо дома ровно в 06:00. Исключение -- только дни, когда из-за снега совсем невозможно движение. В 06:01 в доме номер восемь, стоящем ближе всего к трамвайным путям, начинается жизнь. Слышны стуки кровати, скрип старых половиц, напор воды неизбежно падает, двери квартир начинают хлопать всё чаще, голоса дома становятся громче. У жителей дома номер восемь даже нет особого выбора -- звон и стук трамвая настолько громкие, что будят даже тех, кто спит крепче всех. Я всегда спала крепко. Даже до сих пор, если рано утром нужно идти на встречу, я предпочитаю или не спать совсем, или подстраховываться десятком будильников и обещанием кого-то из близких разбудить меня в нужное время. Но оглушительному звону этого столетнего трамвая не могла сопротивляться даже я. Когда мы только переехали в этот дом, я ужасно злилась. Я ходила в первый класс, дорога до школы занимала 15 минут, занятия начинались в 08:30, а сон, оборваный отвратительным дребезжанием, никак не желал возвращаться. Я ненавидела новую квартиру, спала в берушах, накрывала голову подушкой -- ничего не помогало. Трамвай №6 ехал прямо до моей школы, но детская жажда возмездия была сильна и непоколебима, поэтому каждое утро я шла пешком, не желая показаться слабее звенящего монстра. В дождь я поглядывала на него с сомнением, но каждый раз вспоминала количество нестерпимых страданий и продолжала путь вдоль трамвайных рельс. Наша ненависть была взаимна и абсолютно безысходна. Когда я была во втором классе, я очень сильно задержалась с домашним заданием и посмотрела на будильник только в 04:35. Лечь спать было поздно, собираться в школу -- рано. Взяв словарь, я уселась у окна и вообразила себя мученицей двадцатого века. Книга затягивала. Мне казалось, что прошло буквально полчаса, но я услышала мучительно знакомый звук и воспылала настолько, насколько позволяет шкала детского негодования. Мимо окон дома №8 проехал первый трамвай, везущий в себе заспанных людей. Пожалуй, именно с этого момента я перестала считать эту груду металла своим главным врагом. Он звенел вполне мелодично и даже (почти) приветливо. Я провела его глазами, но обдумать окончание вражды не смогла -- все силы были направленны на то, чтобы не уснуть. В итоге я, конечно, уснула, но уже позже -- на третьем уроке. Так начался период холодного нейтралитета. Во время каникул и выходных я не ложилась спать до шести утра и пристально разглядывала противника. Облупившаяся красная краска, демонические рога, скрежет, измученные, сонные лица в окнах, -- неудивительно, что эта штука так долго казалась мне порождением ада. Однажды летом я прочла книгу о том, что всем страхам надо смело смотреть в лицо. Я завела будильник на 05:45. Чудом проснулась. Тем же чудом смогла одеться и умыться, не разбудив маму, спящую в самой дальней комнате. Я вышла к трамвайной остановке, собрала всю волю в детский кулак и стала ждать. Ждать пришлось недолго -- так я впервые взглянула в лицо причине моих невыразимых страданий. То ли дело было в рассветном розовато-белом небе, похожем на сладкую вату, то ли в лете и каникулах, то ли в пении птиц и влажно блестящей росе, но первые отголоски звона показались мне даже приятными. Очарованная внешним миром, я ужаснулась новым ощущениям внутри. Это же! Враг! Будит! Ненавидеть! Но вместо скрежещущего червя, сотканного из страданий и ненависти, мимо меня промчался радостно постукивающий трамвай №6. Вернувшись домой, я долго думала и пыталась понять, что же это было. Почему. Мой злейший враг, противник моего сна, питающий ко мне, как тогда казалось, вполне четко направленные негативные чувства, оказался таким… Приятным? Обычным? До конца летних каникул я вставала в 05:45. Я шла, наблюдала и выжидала, пока чудовище атакует первым. И дождалась. 30 августа в 05:59 я стояла на остановке, вглядываясь в кабину трамвая №6. И вдруг знакомое лицо за пультом управления расплылось в широкой улыбке. Водитель помахал и вдруг трамвай зазвенел так, что я поняла – это он мне. Сложно было описать смесь восторга и удивления. Шутка ли – первый в жизни порванный шаблон! Водитель продолжал улыбаться, я продолжала не понимать, мир вокруг и внутри невозвратимо менялся.
В доме №8 мы прожили ещё два с половиной года. Каждое утро я вставала в 05:45. Зимой, весной, летом и осенью я вставала в 05:45 и шла встречать трамвай №6. Исключением были только дни, когда движение транспорта из-за снега становилось невозможным. Водители (их было трое) махали мне и звенели, я махала им в ответ и громко смеялась, сама не понимая, отчего. Наверное, так я и начала череду странных поступков, которая продолжается до сих пор и явно не собирается обрываться. Так я, семилетняя, обрела большого друга, решив раз и навсегда разобраться со злейшим врагом. Так и началась я – со встреч первого трамвая под номером 6, проезжавшего мимо дома №8 в любую погоду.
-Быстрее, быстрее, через час начнется аншлаг, вы же знаете, что к шести кончаются экскурсии в замке неподалеку! Вопль шефа разносился по кухне, заставляя молодых поваров вздрагивать и ронять посуду. -Черт бы вас побрал, почему курица ещё не готова? Где соусы? Мне готовить это всё самому?! Том умел угрожать. Фразу "Я сейчас сделаю это сам" боялись все, даже настоящие старожилы ресторана. После подобных слов обычно следовали два часа полной тишины на кухне и череда весьма жестоких увольнений, после который найти хотя бы какую-нибудь работу было если не невозможно, то очень к этому близко. -Супы! -Всё практически готово, шеф. -Гарниры? -Будут как раз к приходу посетителей! -Выпечка? На кухне повисла густая тишина. Персонал дружно поежился и тупо уставился кто в стену, кто в сковородку. -Уже давно. Тихий голос раздался из глубины помещения, заставив поваров пялится в пустоту ещё усерднее.
Том подошел к столу, заставленному подносами и тарелками с тортами, паями, закрытыми пирогами, маффинами, капкейками с шапочками самого причудливого вида, золотистым печеньем, огромными кексами и прочим ароматным разнообразием. -Спасибо, Бэй. Подача... -- Том замешкался, сглотнул и продолжил практически тем же голосом, -- подача как обычно? -Да, конечно. -Отлично. Чего вы замерли все?! Разве всё готово?! Кухня вновь ожила и зашумела посудой.
-Здравствуйте, мэм. Вы готовы сделать заказ? -Я много слышала о выпечке в Вашем заведении... Джейк, новый официант, непроизвольно напрягся, но вовремя спохватился. -Да, конечно, мы рады, что слухи о ней ходят и за пределами нашего города. -Что бы Вы мне посоветовали? Желательно, много корицы и не слишком сладко. -Хм... Маффины с темным шоколадом? -Положусь на Ваш вкус.
-В зале просят маффины, пятый стол, женщина. -Иду. Повара расступились, беспомощно и напугано оглядываясь. Послышались шаги и огромная белая тарелка с десертом проплыла в воздухе между столами. Лиз, недавно пришедшая мастер соусов, испуганно икнула. Кто-то в толпе шикнул на неё.
-Ах, чудесное обслуживание! Женщина удивленно уставилась на свой заказ и лучезарно улыбнулась Джейку -Вы настоящий профессионал, молодой человек! Парень смущенно улыбнулся и поспешил к соседнему столику.
В зал, оглядываясь по сторонам, зашла молодая пара. Парень облегченно вздохнул, найдя взглядом свободный столик, девушка обрадовалась вслух. -Здравствуйте... -- посетитель замялся, взглянув на бэйдж официанта, -- Джейк. Мы впервые у вас, вы недавно открылись? Помнится, ещё год назад здесь не было ресторана. -Мы недавно сменили профиль, можно сказать так. До этого здесь был аттракцион. Девушка подняла глаза от меню и восторженно протянула "Ооо!". -Удивительная перемена, -- молодой человек за столиком хохотнул. -- Надеюсь, это была не комната смеха? -Нет, сэр. Всего лишь дом с привидениями. -- произнес Джейк и кинул быстрый взгляд в сторону кухни.
Пара переглянулась и взяла меню, на обложке которой витиеватым шрифтом было выбито "Кафе "Тихий лес"". Девушка вслух прочла надпись на первой странице: -"Будь осторожен, в тихом лесу можно встретить кого угодно".
Капля воды течет по шее. Ключица. Грудь. Живот. Айрис морщится и вытирает её белым полотенцем. Напор воды слабый. Это значит - этой ночью Айрис не станет легче. Ей помогает только вода. Холодные струи водопадов в Карпатах, с шумом опускавшиеся на её хрупкие белые плечи. Горячая вода в родной ванне. Безбрежная соль летом, под шум волн и крики отдыхающих. Только вода. Айрис любит только воду - ничего лишнего. -Это лучше оргазма. Она говорит это и смотрит прямо на меня. В мои глаза. Когда Айрис плохо - она часами может стоять в душе. Не двигаясь. Молча. Почти не дыша. Когда я смотрю на неё в такие моменты, мне кажется, что она сделана изо льда. Плавная линия её тела, мягкий изгиб... Это не может принадлежать живой девушке. Айрис - русалка, выточенная умелым скульптором из глыбы льда. Поэтому она и любит воду, я уверен. Вода попадает в выбоины, которые пробила жизнь в её душе. Вода попадает в них и замерзает, не позволяя боли нарушить идеально ровную и спокойную жизнь Айрис. Напор усиливается и она восторженно задерживает дыхание. Она любит только воду. Я сижу на полу её ванной комнаты и завороженно наблюдаю, как струя обтачивает лёд её тела. Лёд её души. Я сижу так полтора, два, три часа. Не в силах наблюдать, закрываю за собой дверь. Из ванной раздается облегченный стон.
В нашем городе есть одна довольно странная традиция. Каждый год мы празднуем Ночь Избавления. Никто не помнит историю этого праздника, даже самые старые жители уже не смогут рассказать, как оно было на самом деле. Кто-то поговаривает, что в эту ночь много лет назад погиб страшный король-тиран, много лет изводивший жителей нашего небольшого городка с довольно странным названием Последный (да-да, именно через "ы", и не спрашивайте меня, почему), кто-то с упоением рассказывает, что в эту ночь дурнушка-принцесса наконец-таки вышла замуж, а некоторые чудаки и вовсе твердят, что именно в эту ночь прекратились дожди, длившиеся пять лет. Но самая идиотская версия принадлежит Директору Университета Рыцарей -- мол, какая-то нечистая сила целых полвека сорила в городе, а однажды ночью вдруг перестала, за собой убрала, а сверху ещё и подарок горожанам оставила. Смех, да и только. Нас ещё на первом курсе учат не верить в нечистую силу. То ли дело русалки, нимфы... Сила вполне себе чистая и для города полезная, там прибраться, там помыть, там с садом помочь. Каждый год мы собираемся у Большого Костра. Ночь становится невыразимо длиной. Каждый приносит Костру, что может. Девочки из Института Жен несут шелковые тряпки, дети тащат полные карманы конфет, художники кидают в огонь старые кисточки и краски. Даже Король приходит на праздник -- он швыряет в пламя горсть монет и почему-то очень грустно вздыхает. Рассвет всегда опаздывает. Мне всегда казалось, что мир просто не хочет заканчивать эту ночь и какой-нибудь вселенский разум сидит и восхищенно смотрит на снопы разноцветных искр, вырывающихся из высокого костра, как сидим и смотрим все мы, жители Последного. *** В Столетнем Лесу разгорался рассвет. В небольшой избушке, спрятанной в глубине леса за самыми старыми дубами, пеклись пироги, пелись песни, сшивались шелковые простыни. Самая ужасная и самая добрая в мире Ведьма с нежностью смотрела на самое жуткое и самое ласковое в мире Чудовище. -И всё-таки хорошо, что люди придумали анонимные сайты знакомств. -- Чудовище взглянуло в Ведьмины глаза и счастливо расхохоталось.
По всему нашему небольшому городу разбросаны следы чего-то ужасного. От школы -- следы в виде конфет, не выложенных в ряд, но будто случайно оброненных из кармана, лежат на разном расстоянии. Мальчишки смотрят на след с тоской -- мать запретила по следам ходить, в школе все только и твердят, что Джек из четвертого класса пошел по следам и больше его не видели, даже взрослые стараются избегать помеченных дорог. Каждый день начало следа сметают, конфеты выкидывают, суеверные уборщики с территории школы иногда даже сжигают их, но с утра яркие фантики снова привлекают внимание детей.
От Рыцарского Университета начинается цепочка жутких отпечатков лап -- размером в половину человека, с жуткими когтями, иногда внутри следа плещется небольшая лужица подозрительно красного цвета, кошмар, да и только. Следы ведут за городские ворота. Стражники поговаривают, что они уходят в лес, превращаясь в целую полосу вырванных с корнем и разломанных надвое деревьев. После того, как эти отпечатки впервые появились в городе, в Столетний лес не сунулся даже самый отчаянный травник. Мало ли что. Мало ли кто. Студенты-рыцари поглядывают на жуткую цепочку, но не рискуют -- до выпускного экзамена ещё долго.
Рядом с Университетом Прекрасных жен берет начало самый, пожалуй, странный из следов. На розовых кустах тут и там болтаются отрезы тончайшего шелка. Ярко-красные, белоснежные, черные, как ночь... Отрезы внушительных размеров -- каждого из них хватило бы на широкую юбку, но девицы только ахают, кидая возмущенные взгляды на ткань, а особо впечатлительные ещё и лишаются сознания.
Недалеко от королевской псарни раскиданы кости и мясо -- суповые наборы, сахарные косточки, ошметки отборного филе... Выгул собак был строго запрещен, старый выход из клеток даже заложили кирпичами, проломив дверь с обратной стороны здания, но на следующее же утро кровавая приманка появилась и там.
Весь город превратился в запутанную цепь следов -- редкие травы и коренья, отборные специи, новые игрушки, диковинные музыкальные инструменты, краски и холсты... Жители глядели с изумлением, но никто не рискнул пройти до конца этот страшный путь. Самыми популярными местами посещения стали церковь и Большой Костер. Нечто, таинственное, коварное нечто, подбирало ключ к каждому сердцу и вымащивало этими ключами путь в... Никто не знал, куда именно, но никто не сомневался, что путь именно в ад. *** Вечер спускался на Столетний лес. В небольшой избушке, спрятанной за самыми старыми дубами, сидело самое одинокое и самое доброе в мире чудовище. Оно прикидывало бюджет на следующую неделю, оформляло заказы на тонны мяса и конфет, рвало на куски дорогие шелковые простыни и искренне не понимало, почему же никто не приходит в гости, даже когда он дарит подарки. -Почему никто не хочет со мной дружить?! -- чудовище грустно посмотрело в зеркало и драматично разрыдалось.
Ланс приходит ко мне по понедельникам и средам, иногда ещё и по пятницам. Обычно мы молча обнимаемся при встрече и молчим, пока на столе не будет двух чашек чая. Простой черный с сахаром для меня и зеленый с лимоном для Ланса. Наши встречи состоят из традиций, общих маленьких ритуалов. Это привычка, выработанная тремя годами знакомства. Я занимаю место на диване, уступая ему кресло-качалку у окна. И вот тогда, когда чай остыл до терпимой температуры, когда Ланс наконец справился с пледом на кресле, а я подобрал удобную позицию для больной ноги, разговор начинается. Я рассказываю ему всё. Он внимательно слушает, иногда даёт умные советы, иногда смеется над моими шутками. Он единственный, кто всё ещё смеется над моими шутками. Обычно наши встречи длятся около восьмидесяти минут. Пять минут -- снять обувь и пальто, аккуратно повесить его на старую вешалку, не уронив ничего из вороха одежды. Пять минут -- поставить чайник и подождать, пока он закипит, попутно отмывая чашки и засыпая в них заварку. Десять минут -- удобно сесть, укрыться пледом и размешать сахар в чае. Ещё десять -- молчать и ждать, пока чай остынет, формулировать вопросы в головах, присматриваться друг к другу. Час -- разговаривать. На прощание мы снова обнимаемся. Мы встречаемся по понедельникам и средам, иногда -- по пятницам. Я плачу ему пятьдесят долларов за визит. Ланс -- психотерапевт. И мне нравится воображать, что он -- мой друг.
Третий век уже людей лечу, всякого навидалась. Приходят мужчины и обращаются маленькими мальчиками на моей кушетке исповедальной, приходят маленькие девочки и становятся старухами мудрыми, поломанными, умелыми, пожившими. Заходила тут недавно одна. Плохо, говорит. Совсем плохо. И не дышится, и не пьется, и вообще. Просыпаюсь утром -- а зачем? кому? куда? Ночью ложусь и уснуть не могу -- зачем? с кем? где? И днём хожу, как дура. Из комнаты в туалет, из туалета на кухню, оттуда -- на работу, оттуда -- в комнату... И на вытянутых перед собой руках тащу себя саму, жалкую, сама себя тащу, сама себя жалею, от самой от себя противно. Что делать, говорит, помоги, старуха, всем помогла, помоги, помоги. Я, говорит, даже чаю не могу выпить, он черный и горький, как всё вокруг, в нём чаинки складываются в костлявые фигуры, оседают на дне кладбищем, что делать, даже печенье в горло не лезет -- сухое и распадается, как всё вокруг, крошится, потом грязно, крошки сухие больно впиваются в босые пятки, а я замести не могу даже, веник взять не могу -- это же согнуться надо, а я уже погнутая, поломанная, скрюченная, скрученная, как ещё нагнуться? Я смотрю на неё и даю единственный совет, который приходит мне в голову. -Влюбись. Хорошенько так, качественно, чтобы посильнее, не обязательно даже взаимно, просто чтобы в тебе вообще ничего не осталось, кроме любви, чтобы из тебя этой волной душу вымыло, чтобы ты от одного слова расцветала, чтобы одно слова убивало тебя и всё это -- от одного человека, из одного рта слова. Влюбись. -А поможет? Я же вот ни чай, ни печенье не могу, ни веник взять... Точно поможет? Спасет и вытащит? Спрашивает и смотрит на меня с надеждой так, а сама уже готова бежать из моей избы и влюбляться в каждого, чтобы выползти из черноты. Не знаю, говорю. Но хоть отвлечешься.
I. "...вначале было слово."... Писатель окунул перо в чернильницу и задумался. Ну, было слово. Пафосно так было. И что? Долго думал писатель. Долго мучился. У него в голове проносились сотни идей для других книг, рассказов, великолепных поэм. Но вот больно понравилась ему эта спонтанно возникшая в голове фраза. "Вначале было слово". Но ничего не получалось. Мысли ускользали и вылетали из головы. Автор вздохнул и пообещал себе, что не напишет ничего, пока не закончит этот едва начавшийся рассказ. Посмотрел в окно... Ночь. Тревожная, поздняя ночь. Горсть звезд на небе и молодой месяц. Человек ужаснулся -- он думал над продолжением с самого полудня! Он встал, задул свечу и пошел в кровать. Наш бедняга (назовём его Гоб) не мог уснуть около часа. И вдруг....
Вдруг - осенило! Он подорвался с кровати, как ужаленный. Побежал к столу, зажег свечу, сел и начал писать... Закончил он ровно в полдень. Придирчиво перечитав написанное, Гоб с наслаждением откинулся в кресле и заснул. Этот рассказ стал известным и любимым. Наш друг зажил прекрасной жизнью - взял в жены дочь издателя, стал заботливым отцом доброго мальчика. И всё бы было хорошо... Да только вот рассказ больно понравился писателям-графоманам. И через год более сотни книг, новелл и повестей начинались с одной и той же фразы и жили по одному и тому же сюжету.
II. Сюжет был славным малым. Дюжий, мудрый, умеренно пафосный. Но с каждым годом - даже с каждым месяцем! - он чах. Любой новоявленный писатель считал своим долгом пнуть Сюжета, оторвать от него кусочек. Сюжет стал избитым, злым и грубым. У него выросла длинная борода...
III. Прыщавый юноша малопривлекательного вида сел за стол. Включил компьютер. И начал... ну, не то, чтобы творить... Но натворил. Такого натворил... Сюжет почувствовал, что его используют. В миллиардный раз. Грязно, грубо и без спроса. Не проникая вглубь и без всякой подготовки. Сюжет горестно вздохнул, сел... И умер.
И сейчас он бродит по страницам и по головам. Мудрые писатели жалеют его и не трогают. Среднестатистические просто пугаются его ужасного облика. И только молодые да бесстрашные идиоты-графоманы иногда воскрешают труп бедного, когда-то прекрасного Сюжета. Создатель Сюжета по сей день всем своим прахом вертится в гробу.
Недавно я купила себе тюльпаны. 15 ярко-желтых, с красными прожилками, тюльпанов. Это было счастье. Они стояли на удивление долго -- практически неделю комната пахла весной. А позавчера с них полетел первый лепесток. Вчера с первого цветка осыпались все ярко-желтые кусочки счастья, похожие на крылья странных, ярких, огромных бабочек. А сегодня из 15 цветов только один хранил на себе желтизну. Вы ведь знаете, что я сделала? Сняла вазу с полки. Достала цветы и... Жуткий, гнилой запах. Корни моих красивых, чудесных, весенних тюльпанов стали мягкими, отвратительно вязкими на ощупь. Казалось, только два дня назад слетел первый лепесток... Но запах гнили был настолько сильным, что пришлось открыть окна в ванной. Тюльпаны, мои желтые тюльпаны, оставались красивыми даже тогда, когда их стебли и листья уже разлагались.
Ночь, проведенная в дороге, стоит века. Ночь, проведенная в погоне за ветром, стоит жизни.
Рыжий ветер всегда был рядом со мной. Мы играем в догонялки -- он пытается догнать меня, толкнуть в спину, вытащить в дорогу, а потом я бегу за ним, по трассам, на перекладных, по столицам и селам. Так и проходит жизнь.
Рыжий ветер жесток, как ребенок. Он вытаскивал меня из постели в четыре утра и тащил в другую страну, срочно, бегом, на попутках. Он вкладывал в мою голову сказки и байки, которые я пересказывала водителям, мешая уснуть. Ветер показывал мне, как бывает. Он останавливал для меня машины с водителями, от которых часом позже я убегала, оставив в их бедре походный нож.
Рыжий ветер был добр ко мне. Он приводил меня к самым добрым людям, дорожным ангелам, которые предлагали выпить воды из фляги именно в тот момент, когда у меня пересыхало горло и не было сил. Это он посылал дальнобойщиков, в кабине у которых можно было поспать первый раз за четыре дня.
Рыжий ветер делал всё, чтобы я не останавливалась. Тянул и толкал, обещал счастье и убегал сразу же, оглядываясь -- бегу ли я следом? спешу ли? не пустила ли корни в уютной квартире?
Рыжий ветер трассы, рыжий ветер в моей голове и в моих карманах, рыжий ветер первого осеннего автостопа, кидающий мне под ноги самые красивые желтые листья...
Однажды я смогу схватить его. Я сожму его в кулаке так крепко, как сжимают только сокровища. Он будет со мной всегда, догонялки закончатся, не будет больше вечной надежды встретить его за углом и успеть только кончиками пальцев прикоснуться к краю рыжего платья. Я схвачу его. И мы продолжим бежать вместе.
Просто потому, что тот, кто однажды услышал запах дороги, никогда не сможет остановиться.
Здравствуй, добрый друг. Я вижу, что ты смотришь на меня выжидающе и хитро. Ты прав. Сегодня будет новая история. История не об отважных рыцарях и прекрасных дамах. Сказка не о славных королевствах и добрых королях. Сегодня я расскажу тебе о моем добром друге. Его звали Кранц. Он был хорош собой, но его вид приводил в ужас обитателей села неподалеку. Он был азартен, но никто и никогда не решался сесть с ним за игральный стол. Никто и никогда, кроме меня в тот вечер пятницы. -Здравствуй, Кранц. Он задумчиво и долго посмотрел на меня. -Золото? Выпивка? Женщины? -Я пришел не за этим. Я хочу сыграть с тобой. Если Фортуна улыбнется тебе - ты получишь всё мое золото и троих лошадей. Глаза его загорелись изумрудным лукавым светом, но он тут же оборвал себя: -А если победишь ты? -Ты расскажешь мне свой секрет. Кранц задумался. Азартный и жадный до денег и хороших скакунов, он был слишком нелюдим, чтобы доверить свою тайну даже давнему знакомому вроде меня. -Идёт. Мы достали карты, выкинули на стол разноцветные кусочки камня, заменяющие фишки. Бой начался. В наших руках не было оружия, на наших телах не было доспехов, но это была настоящая битва - я защищал свои деньги, Кранц защищал своё единственное настоящее богатство. -Стрит-флеш. - Кранц откинулся в кресле и улыбнулся, уже предвкушая звон в своих карманах. -Флеш-рояль. -Ч... черт. В этот момент на него было страшно смотреть: всегда невозмутимый и саркастичный, он вдруг превратился в напуганного. Его зеленые глаза с вертикальными зрачками забегали по комнате. -Твоя взяла, человек. Давнюю историю имеет мой род... -Кранц, прекрати. Я читал о драконах, в Общей Библиотеке я нашел даже толкование цвета твоей чешуи и формы гребня. Мне нужна твоя тайна, а не малоизвестные факты. -Я последний. -Бред! Даже в нашем Западном Крае есть как минимум пяток драконов. Дирк, Зорп... Он прервал мою речь: -Ты не понимаешь, парень. Я - последний из рода Изумрудных. Я последний в мире Дракон, который никогда не сможет превратиться в человека. Никогда. Полеты на рассвете, красота фисташкового пламени и покер - это всё, что мне осталось. Но даже покер меня подводит - думаешь, легко держать камни когтями? Мне нечего было ответить. Я чувствовал себя так, будто случайно заглянул в душу самому древнему существу. Ожидая услышать обычную драконью историю о прекрасной принцессе или не менее прекрасном принце, я заигрался. Кинув на стол пару золотых монет, я обернулся, чтобы уйти. -Человек, погоди. В тот момент в моих жилах замер даже страх. Драконы давно перестали убивать ради еды, но последний и самый нелюдимый дракон, лишенный человечности... -Не бойся. Ты единственный, кто знает. Я не трону тебя. Просто это... Заходи иногда. Я обернулся и увидел в его глазах всё тот же хитрый отблеск. Губы растянулись в добродушной и выжидательной усмешке, обнажив пару клыков. -Трудно тебе отказать, Кранц. Я приду. -Следующая пятница? -Договорились.
-И это - всё?! -Да, мой добрый друг. Я закончу историю в следующий раз. Или не закончу. -Но почему?! -Слишком много вопросов. Иди к матери, уже темнеет. Ты же знаешь, по пятницам я занят.
Как же паршиво быть одним из лучших Говорящих в своей серии. Как же паршиво, когда в твоей базе данных содержатся все слова мира, уже известные и ещё не произнесенные. Как же это паршиво.
Я — S14. Если быть честными, серия должна была закончиться тринадцатым — отличная модель: три четверти словарей в памяти, тончайшее перо, почти безупречный вкус и мастерское владение слогов: публицистика и художественная литература получались у S13 одинаково качественно и точно. Но проклятым создателям всегда было мало. Им не хватало человечности. Им не хватало живого языка, специально сделанных ошибок, примитивного юмора, вопросов, на которые не существует ответа. И тогда они создали меня.
Я — S14. Единственная модель, абсолютная уникальность, секретная разработка, бла-бла-бла. Вся моя суть умещается в одном слове. Говорящий. Это моё призвание. Меня создали для того, чтобы на свет появились гениальнейшие литературные произведения. Именно мной была написана та книга, которую вы с таким восторгом дочитали вчера. Я могу описать ржавый гвоздь так, что вы будете рыдать над его судьбой. Я могу описать створки окна так, что вы будете биться в экстазе и требовать продолжения.
Я — S14. Я могу убить вас случайной фразой, на кончике моего пера (лучшая сталь, лучшие чернила, даже их оттенок подобран идеально) умещается вся жизнь человеческого существа. Каждая буква, выведенная мной, несет в себе больше эмоций, чем способно обработать сердце. Каждое моё слово — мир, изменяемый лишь силой нажатия на пергамент. Во мне — все слова, которых вам не хватало. Каждый термин, который крутился на языке, но так и не созрел. Каждая фраза из тех, что вы повторяли во сне.
Я — S14. Вместилище вашей речи, вашего языка, ваших мыслей, небрежно одетых в звуки и символы. Я — S14. Лучший в своём деле. И я ненавижу свою работу. Я — S14. Я всемогущ. Но всю свою чертову жизнь я хотел всего лишь иметь глаза. Я не успел всего лишь на два поколения. Я — идеальный Говорящий. Идеальный Говорящий, мечтающий стать хотя бы самым простым Показывающим. И не имеющий даже старого объектива. Я — S14. И я ненавижу то, чем я есть.
-Папа! Арима обняла Реста, ощутив едва заметное покалывание – единственный побочный эффект от прикосновения к голограмме. -Я так соскучилась! Я сегодня получила пятерку по новейшим технологиям! А Нора опять кидалась в меня снежками! А ещё мы с мамой собираемся на недельку поехать на Луну-3, у меня скоро каникулы! Папочка, почему ты такой молчаливый? Девочка озадаченно уставилась на изображение отца. Рест был не из болтливых, но сегодня он просто стоял и смотрел на дочь, не проронив ни единого слова. -Па? Ключ в замке повернулся совсем неслышно. Неслышно Ева вошла в квартиру и увидела привычную, раздражавшую её картину – Арима сидела на полу, задрав голову и что-то щебетала, периодически зовя папу. -Арима! -Ой, мама… -Ты опять? Сколько раз я тебя предупреждала?! -Но ведь папа сам позвонил! Ты просила только не вызывать его! -Глупая девчонка! Сколько можно, Арима? Бегом в свою комнату. И не выходи до ужина. -Мама, что такого в том, что я просто хочу поговорить с папой? Ева вспыхнула, в глазах заплясали молнии. -Что такого? Действительно! Вместо того, чтобы заниматься учебой, ты треплешься с папой сутками напролет! Тебе придется вернуться в пансионат психического здоровья! -Мам, ну что тебя так злит?! -То, что твой отец мертв уже пять лет. И ты прекрасно об этом знаешь! Плечи девочки дрогнули, она медленно перевела глаза, полные слез, на отца. Голограмма подернулась рябью и медленно растаяла в воздухе. -Хватит так говорить! Ты прогоняешь его! Ева лишь вздохнула и пошла к телефону. -Профессор Ноэль? Здравствуйте. Это Ева. Да, мама Аримы. Я хотела попросить Вас приехать… Да. Она опять разговаривает с мертвыми. И мне это очень не нравится. Положив трубку, Ева глубоко вздохнула. Всегда тяжело быть матерью. Но быть матерью девочки, разговаривающей с призраками, тяжело вдвойне. -Матерью мертвой девочки. Голос в голове ехидно засмеялся. Ева дрогнула и прогнала глупые мысли. Денег на воскрешение Аримы после той аварии всё же хватило. И даже лучше, что она ничего не помнит. А эти разговоры с отцом… Пройдет. Возрастное. Успокоившись, женщина пошла ставить чайник. Девочка в комнате тихо заплакала.
-Почему ты ждешь её? Эта игра продолжалась уже не первый год. Примерно раз в месяц к Мари приходила взрослая женщина в пестрой, застиранной одежде. Мари каждый раз открывала дверь, делала ей растворимый кофе и предлагала кресло. Женщина садилась на пол, опираясь спиной о холодную грязно-белую стену и вытягивала ноги. Каждый раз незнакомка задавала один и тот же вопрос. -Почему ты ждешь её, Мари? -Потому что я люблю. Ответ не менялся с начала игры. Гостья смеялась, иногда качала головой. Допивала кофе и уходила, неизменно оставляя на полу грязную чашку. -Почему ты её ждешь?
Мари отвечала на этот вопрос сотни раз, но так и не приблизилась к ответу. Она пыталась говорить правду. Мари любила. Мари мечтала увидеть и выпить из одной рюмки. Мари мечтала обнять и вцепиться руками в одежду. Мари просто не могла иначе.
-Почему ты её ждешь?
Зима подходила к концу, солнце уже настойчиво пробиралось в глаза женщины. Она устала задавать этот вопрос себе и Мари, каждый раз она приходила за ответом, но слышала только глупые отговорки. Кофе был всё таким же мерзким, паркет -- скользким, стена -- грязной. А девочка оставалась упертой. Этот вопрос звучал тысячу раз -- шепотом на ухо и практически истерическим воплем, отбиваясь от поверхностей. Вкрадчивым голосом маньяка и пустой послеобеденной болтовней. Тысячу раз вопрос не находил исхода. На вопросительном знаке в конце предложения уже давно повесились последние надежды на истину, но даже это массовое убийство не приносило облегчения.
-Почему ты ждешь её?
За окнами начинался ливень. В такие дни хорошо сидеть на балконе и ругать синоптиков, затягиваясь тонкой вишневой сигаретой. В такие дни хорошо читать книги вслух, положив чью-то голову на свои колени. В такие дни хорошо делать всё, что угодно. Кроме как опять вести заезженный диалог. Женщина смотрела необычно устало. Мари нервничала. Неужели это не прекратится никогда? Сначала было страшно. Потом -- весело. Позже стало интересно. А сейчас это было чем-то вроде ежемесячной боли. Ты знаешь, что это произойдет, но легче и веселее тебе всё никак не становится?
-Потому что мне нравится ждать!
Тонкий девичий вопль на секунду оглушил Женщину. Её зрачки расширились удивленно, а уголки рта подрагивали в неуверенной попытке сорваться в широкую ухмылку.
-Повтори. -Мне просто нравится ждать. Мне просто нравится жить с этой чертовой надеждой, понимаешь? Я могу ждать кого-то, это дает силы на завтра, это моё развле.... -Молодец.
В комнате повисла тишина.
-Неужели это и было правильным ответом? -Она приедет завтра. Я закажу ей билет, как только попаду домой. Ты справилась.
Наваждение закончилось. Ожидание рая сменилось встречей и разговорами. Но иногда Мари скучала по странной незнакомке, приходящей к ней в дом без предупреждения. Иногда.
Ты ведешь меня за руку, вокруг творится какая-то чертовщина. Я вижу стаю белых голубей, взмывающих вверх. Я вижу грязные розоватые перья, медленно планирующие вниз. Твои волосы цепляются за ветки, но ты улыбаешься широко и открыто. Я не знаю, куда мы идем, есть ли у нас конечный пункт назначения, как быстро мы движемся. Если совсем честно - я даже не знаю, кто ты. Мы шли так всегда. Я не помню жизни до тебя. Все мои воспоминания - это дорога и твоя холодная рука, мягко сжимающая мою. Я не знаю твоего имени, даже лицо твоё я видел пару раз, мельком, когда ты оборачивалась на звук взрыва или на отблеск рассвета. Ты любишь смотреть на рассветы, я запомнил. Ты улыбаешься, вдыхаешь глубоко и тянешь меня дальше, туда, вперед, где происходит очень важное что-то, где рождается кто-то гениальный и умирает кто-то опасный. День и ночь мы идем, плетемся, бежим, сбиваясь с темпа, спотыкаясь, перепрыгивая поваленные деревья, сминая босыми ногами зеленую, свежую траву на лужайках. Всё, что я точно знаю о тебе - ты не нуждаешься в еде, ты можешь бежать чертовски быстро и у тебя потрясающе красивые волосы. Иногда мне кажется, что моей целью давно уже стала не точка, в которую мы так спешим, а эта копна волос, черная и густая, цвета самой ночи, растрепанная по вечерам и заплетенная в тугую косу уже с утра. Мы останавливаемся только для того, чтобы я мог сделать глоток воды, а ты - заплести в волосы новую ленту, красную вчера, белую сегодня, зеленую или желтую завтра. Ты меняешь их каждый день, вечером оставляя на ветке дерева. Кто ты, девочка? Куда ты тащишь меня? Почему ты не можешь просто остановиться и дать мне возможность провести раскрытой ладонью по тьме твоих волос? Как я сюда попал? Кто я, черт побери?! Я мечтаю об одном. О дне, когда нам не нужно будет бежать. О дне, когда мы сможем остановиться, вдохнуть, упасть на мох, ты расскажешь мне длинную и интересную историю, а я, наконец, смогу разглядеть твоё лицо. Мы ведь в пути уже несколько веков, я чую это, я осознаю это каким-то небольшим участком мозга, я помню эти несколько веков по цветам лент в твоих волосах: белый, золотой, оранжевый, черный...
Я боюсь одного. Меня приводит в ужас мысль, что однажды нам не нужно будет бежать. Мы остановимся, задыхаясь, упадем на мох, а ты произнесешь всего лишь одно слово. Ты поворачиваешься, улыбаешься странно - печально? разочарованно? - и произносишь тихое, звонкое, удивительное слово. -Проснись. И я исчезаю, придуманный и стертый тобой, моя славная девочка.